В купе второго класса курьерского поезда ехало трое: чиновник казённой палаты Четвероруков, его молодая жена ― Симочка и представитель фирмы Эванс и Крумбель ― Василий Абрамович Сандомирский...
А на одной из остановок к ним в купе подсел незнакомец в косматом пальто и дорожной шапочке. Он внимательно оглядел супругов Четвероруковых, представителя фирмы Эванс и Крумбель и, вынув газету, погрузился в чтение.
Особенная ― дорожная ― скука повисла над всеми. Четвероруков вертел в руках портсигар, Симочка постукивала каблучками и переводила рассеянный взгляд с незначительной физиономии Сандомирского на подсевшего к ним незнакомца, а Сандомирский в десятый раз перелистывал скверный юмористический журнал, в который он прочёл всё, вплоть до фамилии типографщика и приёма подписки.
― Нам ещё ехать пять часов, ― сказала Симочка, сладко зевая. ― Пять часов отчаянной скуки!
― Езда на железных дорогах однообразна, чем и утомляет пассажиров, ― наставительно отвечал муж.
А Сандомирский сказал:
И железные дороги невыносимо дорого стоят. Вы подумайте: какой-нибудь билет стоит двенадцать рублей.
И, пересмотрев ещё раз свой юмористический журнал, добавил:
― Уже я не говорю о плацкарте!
― Главное, что скучно! ― стукнула ботинком Симочка.
Сидевший у дверей незнакомец сложил газету, обвёл снова всю компанию странным взглядом и засмеялся.
И смех его был странный, клокочущий, придушённый, и последующие слова его несказанно всех удивили.
― Вам скучно? Я знаю, отчего происходит скука... От того, что все вы ― не те, которыми притворяетесь, а это ужасно скучно.
― То есть как мы не те? ― обиженно возразил Сандомирский. ― Мы вовсе ― те. Я, как человек интеллигентный...
Незнакомец улыбнулся и сказал:
― Мы все не те, которыми притворяемся. Вот вы ― кто вы такой?
― Я? ― поднял брови Сандомирский. ― Я представитель фирмы Эванс и Крумбель, сукна, трико и бумазеи.
― Ах-ха-ха! ― закатился смехом незнакомец. ― Так я и знал, что вы придумаете самое нелепое! Ну зачем же вы лжёте себе и другим? Ведь вы кардинал при папском дворе в Ватикане и нарочно прячетесь под личиной какого-то Крумбеля!
― Ватикан? ― пролепетал испуганный и удивлённый Сандомирский. ― Я Ватикан?
― Не Ватикан, а кардинал! Не притворяйтесь дураком. Я знаю, что вы одна из умнейших и хитрейших личностей современности! Я слышал кое-что о вас!
― Извините, ― сказал Сандомирский. ― Но эти шутки мне не надо!
II
― Джузеппе! ― серьёзно проворчал незнакомец, кладя обе руки на плечи представителя фирмы Эванс и Крумбель. ― Ты меня не обманешь! Вместо глупых разговоров я бы хотел послушать от тебя что-нибудь о Ватикане, о тамошних порядках и о твоих успехах среди набожных знатных итальянок...
― Пустите меня, ― в ужасе закричал Сандомирский. ― Что это такое?
― Тссс! ― зашипел незнакомец, закрывая ладонью рот коммивояжера. ― Не надо кричать. Здесь дама.
Он сел на своё место у дверей, потом засунул руку в карман и, вынув револьвер, навёл его на Сандомирского.
― Джузеппе! Я человек предобрый, но если около меня сидит притворщик, я этого не переношу!
Симочка ахнула и откинулась в самый угол. Четвероруков поёрзал на диване, попытался встать, но решительный жест незнакомца пригвоздил его к месту.
― Господа! ― сказал странный пассажир. ― Я вам ничего дурного не делаю. Будьте спокойны. Я только требую от этого человека, чтобы он признался ― кто он такой?
― Я Сандомирский! ― прошептал белыми губами коммивояжер.
― Лжёшь, Джузеппе! Ты кардинал.
Дуло револьвера смотрело на Сандомирского одиноким чёрным глазом.
Четвероруков испуганно покосился на незнакомца и шепнул Сандомирскому:
― Вы видите, с кем вы имеете дело... Скажите ему, что вы кардинал. Что вам стоит?
― Я же не кардинал! ― в отчаянии прошептал Сандомирский.
― Он стесняется сказать вам, что он кардинал, ― заискивающе обратился к незнакомому господину Четвероруков. ― Но, вероятно, он кардинал.
― Не правда ли?! ― подхватил незнакомец. ― Вы не находите, что в его лице есть что-то кардинальное?
― Есть! ― с готовностью отвечал Четвероруков. ― Но... стоит ли вам так волноваться из-за этого?
― Пусть он скажет! ― капризно потребовал пассажир, играя револьвером.
― Ну хорошо! ― закричал Сандомирский. ― Хорошо! Ну я кардинал.
III
― Видите! ― сделал незнакомец торжествующий жест. ― Я вам говорил... Все люди не те, кем они кажутся! Благословите меня, ваше преподобие!
Коммивояжер нерешительно пожал плечами, протянул обе руки и помахал ими над головой незнакомца.
Симочка фыркнула.
― При чём тут смех? ― обиделся Сандомирский. ― Позвольте мне, господин, на минутку выйти.
― Нет, я вас не пущу, ― сказал пассажир. ― Я хочу, чтобы вы нам рассказали о какой=нибудь забавной интрижке с вашими прихожанками.
― Какие прихожанки? Какая может быть интриж...?!
При взгляде на револьвер коммивояжер понизил голос и уныло сказал:
― Ну были интрижки, стоит об этом говорить?..
― Говорите! ― бешено закричал незнакомец.
― Уберите ваш пистолет ― тогда расскажу. Ну, что вам рассказать... Однажды в меня влюбилась одна итальянская дама...
― Графиня? ― спросил пассажир.
― Ну графиня. Вася, говорит, я тебя так люблю, что ужас. Целовались.
― Нет, вы подробнее... Где вы с ней встретились и как впервые возникло в вас это чувство?..
Представитель фирмы Эванс и Крумбель наморщил лоб и, взглянув с тоской на Четверорукова, продолжал:
― Она была на балу. Такое бело платье с розами. Нас познакомил посланник какой-то. Я говорю: «Ой, графиня, какая вы хорошень..!»
― Что вы путаете, ― сурово перебил пассажир. ― Разве можно вам, духовному лицу, быть на балу?
― Ну какой это бал! Маленькая, домашняя вечеринка. Она мне говорит: «Джузеппе, я несчастна! Я хотела бы перед вами причаститься».
― Исповедаться! ― поправил незнакомец.
― Ну исповедаться. Хорошо, говорю я. Приезжайте. А она приехала и говорит: «Джузеппе, извините меня, но я вас люблю».
― Ужасно глупый роман! ― бесцеремонно заявил незнакомец. ― Ваши соседи выслушали его без всякого интереса. Если у папы все такие кардиналы, я ему не завидую!
Он благосклонно взглянул на Четверорукова и вежливо сказал:
― Я не понимаю, как вы можете оставлять вашу жену скучающей, когда у вас есть такой прекрасный дар...
Четвероруков побледнел и робко сказал:
― Ка...кой дар?
― Господи! Да пение же! Ведь вы хитрец! Думаете, если около вас висит фирменная фуражка, так уж никто и не догадается, что вы знаменитый баритон, пожинавший такие лавры в столицах?..
― Вы ошиблись, ― насильственно улыбнулся Четвероруков. ― Я чиновник Четвероруков, а это моя жена Симочка...
Кардинал! ― воскликнул незнакомец, переводя дуло револьвера на чиновника. ― Как ты думаешь, кто он: чиновник или знаменитый баритон?
― Наверное, баритон!
― Видите! Устами кардинала глаголе истина. Спойте что-нибудь, маэстро! Я вас умоляю.
― Я не умею! ― беспомощно пролепетал Четвероруков. ― Уверяю вас, у меня голос противный, скрипучий!
― Ах-ха-ха! ― засмеялся незнакомец. ― Скромность истинного таланта! Прошу вас ― пойте!
― Уверяю вас...
― Пойте! Пойте, чёрт возьми!!!
Четвероруков конфузливо взглянул на нахмуренное лицо жены и, спрятав руки в карманы, робко и фальшиво запел:
По синим волнам океана,
Лишь звёзды блеснут в небесах...
Подперев голову рукой, незнакомец внимательно, с интересом слушал пение. Время от времени он подщёлкивал пальцами и подпевал.
― Хорошо поёте! Тысяч шесть получаете? Наверное, больше! Знаете, что там ни говори, а музыка смягчает нравы. Не правда ли, кардинал?
― Ещё как! ― нерешительно сказал Сандомирский.
― Вот видите, господа! Едва вы перестали притворяться, стали сами собою, как настроение ваше улучшилось и скуки как не бывало. Ведь вы не скучаете?
― Какая тут скука! ― вздохнул представитель фирмы Эванс и Крумбель. ― Сплошное веселье.
― Я очень рад. Я замечаю, сударыня, что и ваше личико изменило своё выражение. Самое ужасное в жизни, господа, это фальшь, притворство. И если смело, энергично за это взяться ― всё фальшивое и притворное рассеется. Ведь вы раньше считали, вероятно, этого господина коммивояжером, а вашего мужа чиновником. Считали, может быть, всю жизнь... А я в два приёма снял с них личину. Один оказался кардиналом, другой ― баритоном. Не правда ли, кардинал?
― Вы говорите, как какая-нибудь книга, ― печально сказал Сандомирский.
― И самое ужасное, что ложь во всём. Она окружает нас с пелёнок, сопровождает на каждом шагу, мы ею дышим, носим её на своём лице, на теле. Вот, сударыня, вы одеты в светлое платье, корсет и ботинки с высокими каблуками. Я ненавижу всё лживое, обманчивое. Сударыня! Осмелюсь почтительнейше попросить вас ― снимите платье! Оно скрывает прекраснейшее, что есть в природе, ― тело!
Странный пассажир галантно направил револьвер на мужа Симочки и, глядя на неё в упор, мягко продолжал:
― Будьте добры раздеться... Ведь ваш супруг ничего не будет иметь против этого?..
Супруг Симочки взглянул потускневшими глазами на дуло револьвера и, стуча зубами, отвечал:
― Я... ничего... Я сам люблю красоту. Немножко раздеться можно, хе.. хе..
Глаза Симочки метали молнии. Он с отвращением посмотрела на бледного Четверорукова, на притихшего Сандомирского, энергично вскочила и сказала, истерически смеясь:
― Я тоже люблю красоту и ненавижу трусость. Я для вас разденусь! Прикажите только вашему кардиналу отвернуться.
― Кардинал! ― строго сказал незнакомец. ― Вам, как духовному лицу, нельзя смотреть на сцену сцен. Закройтесь газетой!
― Симочка... ― пролепетал Четвероруков. ― Ты... немножко.
― Отстань, без тебя знаю!
Она расстегнула лиф, спустила юбку и, ни на кого не смотря, продолжала раздеваться, бледнея, с нахмуренными бровями.
― Не правда ли, я интересная? ― задорно сказала она, улыбаясь углами рта. ― Если вы желаете меня поцеловать, можете попросить разрешения у мужа ― он, вероятно, позволит.
― Баритон! Разреши мне почтительнейше прикоснуться к одной из лучших женщин, которых я знал. Многие считают меня ненормальным, но я разбираюсь в людях!
Четвероруков молча, с прыгающей нижней челюстью и ужасом в глазах, смотрел на страшного пассажира.
― Сударыня! Он, очевидно, ничего не имеет против. Я почтительнейше поцелую вашу руку...
Поезд замедлял ход, подходя к вокзалу большого губернского города.
― Зачем же руку? ― болезненно улыбнулась Симочка. ― Мы просто поцелуемся! Ведь я вам нравлюсь?
Незнакомец посмотрел на её стройные ноги в чёрных чулках, обнажённых руки и воскликнул:
― Я буду счастлив!
Не сводя с мужа пылающего взгляда, Симочка обняла голыми руками незнакомца и крепко его поцеловала.
Поезд остановился.
Незнакомец поцеловал Симочкину руку, забрал свои вещи и сказал:
― Вы, кардинал, и вы, баритон! Поезд стоит здесь пять минут. Эти пять минут я тоже буду стоять на перроне с револьвером в кармане. Если кто-нибудь из вас выйдет ― я застрелю того. Ладно?
― Идите уж себе! ― простонал Сандомирский.
Когда поезд двинулся, дверцы купе приоткрылись, и в отверстие просунулась рука кондуктора с запиской. Четвероруков взял её и с недоумением прочёл:
«Сознайтесь, что мы не проскучали... Этот оригинальный, но действительный способ сокращать дорожное время имеет ещё то преимущество, что всякий показывает себя в натуральную величину. Нас было четверо: дурак, трус, мужественная женщина и я «» весельчак, душа общества. Баритон! Поцелуйте от меня кардинала...»
